Выглянув в иллюминатор, миссис Йорк увидела ковер из облаков, над которым летел самолет. Она еще раз улыбнулась, вспомнив идею Энни: вот уж действительно удалось буквально воспарить над всеми проблемами. Справа и слева только голубая бездна и облака – такого спокойствия и однообразия на земле не бывает нигде.
Здесь было так свободно, что ей даже не хотелось приземляться в Цюрихе, а просто плыть и плыть вечно в этой зачаровывающей бесконечности.
Каро уже ничего не связывало с Лондоном, и она полностью отдалась этому пьянящему чувству свободы. В какой-то из моментов с легким стыдом она поняла, что совершенно не вспоминает о дочери. Тогда она подумала, что Беверли наверняка прекрасно проводит время где-то в Италии и даже не догадывается о внезапном отъезде своей матери. Если же она все-таки напишет Каро пару строк, то Энни просто перешлет их в Цюрих. Этот город был выбран потому, что миссис Йорк ни разу там не была и к тому же, если верить путеводителю, он был одним из самых богатых городов мира. А в роскоши всегда есть кое-что, уводящее от реальности. Энни-то предлагала ей слетать в Стамбул. Она считала, что в данном случае лучшее лекарство – экзотика, чем больше, тем лучше. Пляжи, восточные базары, национальные праздники, которых в это время года особенно много. Она притащила путеводитель, в котором в преувеличенных выражениях расписывались красота водопадов и висячих садов, удивительных памятников архитектуры, таящихся в тени развесистых пальм, бухты и лагуны и, само собой, изыски национальной кухни. Несмотря на все эти соблазны, победил Цюрих. Поэтому она и находилась здесь, в этом кресле, и почти безуспешно пыталась разглядеть своего визави.
Каро мягко улыбнулась, вспомнив заботливость миссис Мозес и те милые фиалки на туалетном столике. Облака, облака – медленно перекатывающиеся бело-золотистые буруны. Каро следила за их движением, и ее взгляд становился все отрешеннее, лицо разглаживалось, на губах играла улыбка ни от чего. Она так прониклась состоянием совершенно неземной несуетности, что всерьез почувствовала себя невесомо парящей над миром. В реальности она так расслабилась, что отпустила сумку, лежавшую на коленях, и та со стуком упала на пол, возвращая ее… в салон первого класса рейса Лондон – Цюрих, а почти все содержимое сумочки высыпалось к ее ногам. Едва она наклонилась, как стюардессы бросились ей помогать, и общими усилиями удалось собрать почти все вещи, однако кое-чего не хватало. Губная помада в золотом футляре и, самое главное, маленький серебряный карандаш, первый «взрослый» подарок от тринадцатилетней Беверли, видно, укатились дальше по проходу.
Помаду поднял тот самый джентльмен, сидевший в соседнем ряду, который так привлекал всеобщее внимание. Только теперь у Каро появилась возможность поближе рассмотреть это действительно великолепно ухоженное, загорелое лицо, заметить благородную седину, слегка посеребрившую виски, которая придавала ему особый, ни с чем не сравнимый шарм.
– Я надеюсь, вы все нашли? – спросил он, когда Каро, поблагодарив, взяла помаду.
Она еще раз проверила содержимое сумочки.
– Все, кроме маленького серебряного карандаша, – ответила она.
Поиски возобновили, и пропажу нашел под своим креслом все тот же смуглый мужчина, передавший ей помаду. Возвращая его Каро, этот джентльмен случайно обратил внимание на немного неловко вырезанную детским почерком фразу: «Мамочке с любовью!»
Увидев его улыбку, Каро медленно стала краснеть под его взглядом. Несмотря на все попытки, ей никак не удавалось разглядеть его получше, а все из-за этих несчастных очков в черепаховой оправе. Вместо того чтобы быть там, где им положено, они предпочли остаться в лондонской квартире, бросив свою хозяйку без всякой защиты. Тем не менее то, что он улыбается, она заметила сразу. На его смуглом лице белозубая улыбка прямо-таки светилась. Однако увидеть, была она насмешливой или доброжелательной, сейчас Каро не могла.
– Я не хотела бы это потерять, – стала объяснять она. – Моя дочь была совсем крошкой, когда сделала мне этот подарок. То есть я хотела сказать, что вообще подарки, сделанные от всей души, – большая ценность, не важно, что это. Они мне очень дороги.
– Понятно, – кивнул он. – Это всего лишь трогательный сувенир.
Каро показалось, что он изучающе посмотрел на нее, и на этот раз в его улыбке, наверное, была уже нескрываемая ирония. Как будто решил запомнить ее как любопытный экземпляр людского чудачества. Через пару минут он снова вернулся к книге, которую читал с начала полета.
Очень скоро самолет начал снижаться. Зажегся красный сигнал. Стюардессы попросили пассажиров пристегнуть ремни. После посадки они надели на лица фирменные улыбки и проводили всех к выходу из салона. Получив багаж и выйдя из здания аэропорта, Каро пыталась поймать такси, когда заметила огромный кремовый автомобиль с шофером, одетым в строгий костюм и явно ожидавшим кого-то. Вскоре она поняла, что его пассажир не кто иной, как тот самый смуглый мужчина, нашедший ее помаду и карандаш. Сев в машину, он некоторое время неотрывно наблюдал за ней, а в это время шофер, не шевелясь, стоял у открытой дверцы. Потом джентльмен вышел из машины и подошел к ней. Хотя она и знала, что прекрасно скроенный бежевый костюм и элегантная светлая блузка сидят на ней безупречно и даже возвращают ей праздничные ощущения юности, она несколько заволновалась. И при этом с некоторым смущением подумала, что выбрала Цюрих по велению судьбы. Что ее вело предчувствие радостных перемен. Мужчина уже стоял рядом. Он вежливо приветствовал ее наклоном головы и спросил с улыбкой: